Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерь - Страница 131

131

Но вот занялась заря, и Пьер вдруг увидел, что находится на том самом месте, где четыре месяца назад в такой же ранний час, обуреваемый сомнениями, он мучительно старался разобраться в проблеме богатства и бедности. С того дня, памятного ему и по другим причинам, он не раз возвращался мыслью к этому предмету. И если с тех пор многое стало ему яснее, если некоторые вечные истины и проложили себе путь в хаосе его мыслей, если ему удалось определить свое отношение к современному ему обществу и выработать приемлемые для себя правила поведения в нем, сама эта проблема оставалась для Пьера такой же животрепещущей и неразрешимой, как и для самых мудрых из его современников. Ему суждено было немало еще поблуждать среди различных символов веры, несовершенных учений, всяких политических и философских систем, ему предстояло немало еще увлечений, ошибок, разочарований, прежде чем блеснул перед ним свет того более обнадеживающего и достоверного учения, которое озаряет ныне народу широкие горизонты.

И в своем ликовании, среди любовного опьянения он вспомнил вдруг о возложенном им на себя в то утро суровом долге, о своем намерении искать истину и справедливость — и ужаснулся при мысли о богатстве, которое само, казалось, шло теперь к нему в руки, суля все радости существования в мире избранных. Сколько бы ни сопротивлялся господин де Вильпрё намерениям внучки, он не в силах помешать Пьеру стать ее мужем: граф стар, Изольда непреклонна и любит. Стоит только согласиться, произнести клятву — и все эти земли, этот замок, этот прекрасный парк, впервые внушивший ему мысль о возможности победить и усовершенствовать природу, будут его достоянием. Если бы вырвать из сердца эту мучительную жалость к людям! Прожить сорок — пятьдесят лет в радости и довольстве… забыть о своих планах, о той великой цели… оказаться под защитой закона, не препятствующего, даже чуть ли не освящающего право отдельных избранников на счастье. Разве для того, чтобы стать счастливым, ему необходимо отречься от своих убеждений? Почему не отдаться на волю случая, не воспользоваться этим удачным стечением обстоятельств, не поступить так, как поступил бы на его месте Амори, этот истинный человек своего времени, удачливый выскочка, будущий художник-завоеватель или нечаянный богач, — и при этом не отказываться от своих идеалов? Разве не мог он употребить свое богатство во благо другим, делать как можно больше добра людям, строить школы, больницы, производить на своих землях опыты различных способов обработки полей, выгодных бедным землепашцам? Эти благородные планы быстро пронеслись в его голове, и ему на миг показалось, что они не столь уж неосуществимы. Изольда, конечно, не станет ни в чем ему мешать — ведь у нее доброе сердце и твердая воля, она еще поддержит его, она еще поможет ему. Может, именно это и имела она в виду, собираясь сломить его бескорыстие и гордость?

Но раздумывая об обязанностях, которые налагает богатство на человека, столь страстно, как он, пекущегося о благе своих ближних, Пьер испугался своего невежества. «Что есть у меня, кроме добрых намерений? — вопрошал он себя. — Достаточно ли я образован, чтобы суметь развивать свои идеи, осуществлять их, применять на деле?» Он попытался представить себе, сколько доброго, умного, полезного людям сумеет он совершить после того, как станет владельцем всех этих богатств, — и не смог. Его натуре, глубоко верующей, склонной к умозрительности, к мечтательности, было чуждо практическое начало — та особая сообразительность, сметливость, словом, та способность рассчитывать, которой должен в высшей степени обладать человек, задумавший творить добро в обществе, где царствует зло. Пьер подверг внимательному анализу свои умственные возможности — без ложной скромности, но и без всякого снисхождения, не позволяя жажде счастья убаюкать себя иллюзиями. И понял, что таким человеком быть не может. Он всегда будет во власти идеала, но никогда не сумеет претворить его в жизнь. Пьеру шел двадцать второй год. В сфере нравственных понятий он знал все, что знали самые просвещенные его современники, вне этой сферы он был невеждой. Учиться нужно с детства, наверстывать упущенное было поздно, а он не обладал тем врожденным даром постижения, которое у иных восполняет отсутствие систематического образования. И вновь подумал он о тлетворной стороне богатства — не исказит ли оно добрых его намерений, прежде чем он успеет познать все то, чего не знает, не заставит ли оно его невольно осквернить свой идеал. Он вспомнил о графе де Вильпрё с его прекрасными теориями и столь жалким их применением и подумал, что и тот, быть может, в свои юные годы проникнут был любовью к справедливости. И ему стало страшно при мысли, что он будет богат, — он испугался, что будет любить богатство ради самого богатства и окажется неспособным использовать его ради блага других.

Я отнюдь не собираюсь выдавать умозаключения моего героя за последнее слово мудрости, друг мой читатель. Если история юности Пьера Гюгенена, странствующего подмастерья, хоть сколько-нибудь успела заинтересовать вас, вы, быть может, с еще большим интересом прочтете историю зрелых его лет и убедитесь тогда, что герой наш не раз еще усомнится в том, правильно ли он поступил, и станет вопрошать о том свою совесть. Но в том возрасте, в каком он предстает перед нами здесь, этот восторженный юноша не видел для себя никакого иного выхода, кроме отречения — очень поэтического, чуть ли не христианского, отречения от земного счастья. Ведь он вырос в этих понятиях, ими питались и его добродетель, и его идеалы, и его любовь, и не мог он в один миг отречься от всего. Давно жаждал он совершить что-то героическое, теперь случай представился, и он, не колеблясь, принял решение. Он оказался романтичнее героев всех тех романов, которые прочел. Ему казалось, что, отказываясь от Изольды, он будет более достоин ее любви, что, проявив пренебрежение к богатству, которое она ему предлагает, он докажет ей, что она не ошиблась в своем выборе. В этом было немало гордыни. Но в любом благородном поступке можно найти ее, если хорошенько разобраться.

131