Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерь - Страница 111

111

— Вы слышали, что завтра затевается большая охота? — спросила она.

— Да, мне говорили об этом, — отвечал он.

— А говорили вам, что я, может быть, тоже поеду?

— Да, говорили, но я этому не поверил.

Этим ответом Пьер высказал все, что так мучило его в глубине души, и Изольда поняла это. Минуту она молча внимательно смотрела на него, затем сказала дрогнувшим от волнения и нежности голосом:

— Спасибо, Пьер, что вы не усомнились во мне.

И, пришпорив лошадь, стремительно поскакала вперед, раза два объехала вокруг парка и вернулась к замку, где ожидали ее Рауль, Жозефина и граф. Пьер в нескольких шагах от них чинил садовую скамейку.

— Забирай свою лошадь, — сказала Изольда Раулю, легко спрыгивая на землю. — Мне она ничуть не нравится.

— Что-то я этого не заметил, — сказал граф, — напротив, мне показалось, что ты готова на ней скакать хоть за тридевять земель.

— Вы идете в мастерскую, мастер Пьер? — спросила Изольда, обращаясь в столяру, который собрался уходить. — Не будете ли так любезны сказать по пути Жюли, что мне не понадобится завтра моя амазонка. Я не поеду, — вполголоса сказала она Жозефине, но достаточно отчетливо, чтобы Пьер мог услышать ее.

Слово свое она сдержала. Тщетны были все мольбы и уговоры Жозефины. Граф предпочел бы, чтобы внучка была сговорчивее — это более отвечало его тайным планам сближения с соседними помещиками. Но он еще так недавно выказывал перед ней безразличие и философическое презрение к этим людям, что ему невозможно было открыто выразить свое желание.

А Пьер был наверху блаженства. Он не мог более скрывать от себя, что его любят, но любят особой любовью, на которую нельзя было отвечать открыто. Ничто не давало ему права высказывать свои чувства словами, да в этом у него и не было потребности. Это была любовь единственная в своем роде — беззаветная, глубоко преданная, полная восхищения друг другом, и вместе с тем любовь удивительная, целомудренная, робкая и бессловесная. Между ними словно существовало какое-то молчаливое соглашение. Тот, кто услышал бы те несколько слов, которыми они ежедневно тайком обменивались друг с другом, не усомнился бы, что между этими людьми существует близость, освященная торжественным обещанием о неразрывности связующих их уз. Никто не мог бы поверить, что слово «любовь» ни разу не сорвалось с их уст и дыхание страсти ни разу не коснулось девственных их чувств.

На охоту Жозефина отправилась в роскошной коляске, присланной за ней графиней. Но когда та поняла, что ее мечта о выгодном союзе брата с богатой наследницей лопается, словно мыльный пузырь, и все семейство де Вильпрё будет представлено одной Жозефиной Клико, да вдобавок еще увидела, как этот самый брат, гарцуя на лошади рядом с коляской, пожирает глазами пикантную мещаночку, графиня почувствовала, что играет преглупую роль, и разозлилась на весь свет. С гостьей она повела себя сухо и раздраженно. Оказавшись вынужденной посылать за ней коляску, принимать у себя, представлять другим знатным дамам, которых пригласила с единственной целью оказать больший почет наследнице графа де Вильпрё и получше обласкать ее, она не скрывала своей досады и обращалась с Жозефиной так презрительно, что бедняжка не знала, куда деваться от страха и унижения. Однако внимание представителей сильного пола, у которых молодость и красота всегда найдут признание и поддержку, немного ее приободрило. И мало-помалу проказница своими прелестями сумела покорить решительно всех мужчин, независимо от их возраста и состояния, сторицей отплатив всем этим гордым дамам за их презрение.

Первоначально графиня предполагала устроить вечером небольшой бал, чтобы дать возможность Изольде, которая слыла хорошей музыкантшей, быть в какой-то мере в центре внимания; теперь она решила отослать скрипачей и, сказавшись больной, заставить гостей разъехаться. Но тут вмешались мужчины. Брат ее устроил настоящий бунт, а друзья его поклялись, что не выпустят из замка ни одной хорошенькой женщины. Они подпоили всех кучеров и поснимали колеса почти у всех карет. Исключение было сделано только для эпипажей престарелых дам, но и тем, впрочем, пришлось немало побранить своих мужей, прежде чем они решились оторваться от созерцания блистательных плеч Жозефины.

Таким образом, она осталась в гостиной с несколькими молодыми дамами из мелкопоместных, которые веселились, невзирая ни на что, и менее всего склонны были смотреть на нее свысока. Но с приближением ночи мужчины, которые и без того были достаточно возбуждены целым днем охоты и вдобавок то и дело отлучались из гостиной в буфет, пришли в еще большее возбуждение и начали вести себя настолько бесцеремонно, что Жозефина испугалась. Остатки светских приличий уже с трудом сдерживали грубое мужское вожделение, и граница между тем и другим становилась все менее уловимой. Жозефина была легкомысленна, но до определенного предела. Она принадлежала к тем провинциальным кокеткам, которые, по существу сохраняя благоразумие и будучи вполне порядочными, позволяют себе некий коварный род кокетства, который считается безопасным и ни к чему не обязывающим. Сначала она была очень довольна и горда, что возбуждает все эти мужские желания, но когда ей пришлось отражать дерзкие поползновения, краска стыда бросилась ей в лицо. И ей захотелось домой. Графиня, которая обещала по окончании вечера отвезти ее в Вильпрё, увидев, что бал затягивается, а Жозефина охотно танцует, легла спать или же сделала вид, будто легла, — во всяком случае, удалилась в свои покои. Рауль был совершенно пьян и хоть все время и повторял, что готов в любую минуту сопровождать кузину, только пел и хохотал, совершенно не понимая ее плачевного положения. Остальные дамы постепенно разъезжались, и так как виконт Амедей уверил всех, что сестра собирается встать на рассвете, чтобы распорядиться коляской для маркизы, никто из них не сообразил предложить Жозефине подвезти ее. Однако графиня и не подумала встать. Измученные слуги храпели в передней. Рауль, окончательно захмелев, спал, распростершись на диване, и Жозефина осталась одна среди нескольких почти совершенно пьяных молодых мужчин, каждый из которых старался вытеснить остальных соперников и чуть ли не силой заставлял ее кружиться с собой в вальсе. Жозефина смертельно устала, она была глубоко оскорблена поведением графини, напугана дерзким обращением поклонников, возмущена их пошлой болтовней. Не зная, что предпринять, она наконец села. Ей стало холодно от утренней свежести, проникавшей в окна. Она попросила принести себе шаль; в ответ она услышала плоские, почти что непристойные шуточки по поводу своей стройной талии. В тусклом свете наступающего утра зал, в котором они находились, выглядел пыльным, отвратительным в своем беспорядке. Жестоко была наказана бедная Жозефина за свой вчерашний триумф. Каждый оскорбительный взгляд, каждое слово было словно возмездием. И тогда-то она вспомнила о Коринфце и в отчаянии мысленно воззвала к нему из глубины своей души. Но Коринфец был далеко. Он рыдал в эту минуту где-то в парке Вильпрё.

111